Рукопись, найденная в Сарагосе - Страница 94

Жительницы Бургоса рады были бы исповедоваться у отца Санудо, но опасливый монах заявлял, что не способен руководить совестью женщин; однако на другой день после прочтения несчастной книги одна из самых красивых женщин в городе, обратившись с такой просьбой к отцу Санудо, получила согласие, и он тут же направился в исповедальню. Некоторые из знакомых двусмысленно поздравляли его с такой переменой, но Санудо твердо отвечал, что не боится врага, над которым уже столько раз одерживал победу. Может быть, монахи верили этим заявлениям, но мы, молодежь, знали, где раки зимуют.

Между тем Санудо с каждым днем, казалось, все больше интересовался тайнами кающихся прелестниц. Исповедником он был очень внимательным, женщин постарше быстро отпускал, но молодых задерживал дольше. И никогда не пропускал случая подойти к окну, посмотреть на прекрасную графиню де Лирия с ее хорошенькой дуэньей, а затем, когда карета проезжала, с презрительным видом от него отойти.

Однажды, когда мы на уроке испытали на себе всю суровость отца Санудо, Вейрас таинственно отвел меня в сторону и сказал:

– Пора отомстить проклятому педанту за все строгие наказания, которым он нас подвергает, и покаяния, которыми отравляет наши лучшие дни. Я придумал замечательную штуку, но только нужно непременно отыскать молодую девушку, похожую фигурой на графиню де Лирия. Правда, Хуанита, дочь садовника, усердно помогает нам в наших проделках, но для той, что я придумал, ей не хватит остроумия.

– Милый Вейрас, – ответил я, – ну даже если мы нашли бы молодую девушку, похожую фигурой на графиню де Лирия, не понимаю, как же мы придали бы ей такие прелестные черты лица?

– На этот счет будь спокоен, – возразил мой приятель. – Ведь женщины у нас во время поста носят покрывала, которые зовутся катафалками. Эти ниспадающие оборки из крепа закрывают лицо, как на маскараде. Если Хуанита не может сыграть графиню или ее дуэнью, то, во всяком случае, она нам будет нужна для переодевания другой девушки.

В тот день Вейрас мне больше ничего не сказал, но в одно из воскресений отец Санудо, сидя в исповедальне, увидел двух женщин, закутанных в плащи, с лицами, закрытыми креповыми покрывалами. Одна из них, по испанскому обычаю, села на пол, на циновку, а другая опустилась перед ним на колени, как кающаяся. Та, которая, несмотря на свой юный вид, пришла на исповедь, не могла удержаться от неистовых рыданий и всхлипываний. Санудо старался успокоить ее, как мог, но она все время повторяла:

– Отец мой, я совершила смертный грех.

Санудо сказал, что сегодня она не в состоянии раскрыть перед ним душу, и велел прийти завтра. Молодая грешница удалилась и, распростершись на полу, долго и горячо молилась. Наконец она ушла из храма вместе со своей спутницей.

– Однако, – перебил сам себя цыган, – не без угрызения совести рассказываю я вам об этой недостойной комедии, которую даже молодостью оправдать трудно, и, если б не надежда на вашу снисходительность, я ни за что не решился бы продолжать.

Каждый из присутствующих постарался сказать что-нибудь для успокоения рассказчика, и тот продолжил:

– На другой день в тот же самый час обе кающиеся пришли опять. Санудо уже давно ждал их. Младшая опять встала на колени перед исповедальней; теперь она была немного спокойней, но и на этот раз не обошлось без всхлипываний. Наконец она серебристым голосом произнесла следующее:

– Еще недавно, отец мой, сердце мое, как и должно, казалось, навеки принадлежит добродетели. Мне нашли молодого и благородного супруга. Я думала, что люблю…

Тут опять начались было рыданья, но Санудо елейно-благочестивыми словами успокоил молодую девушку, и та продолжала:

– Легкомысленная наставница обратила мое внимание на человека, которому я никогда не смогу принадлежать, о котором никогда не должна даже думать. Но в то же время я не в силах победить в себе кощунственную страсть.

Упоминание о кощунстве дало отцу Санудо понять, что речь шла о священнике, – может быть, даже о нем самом.

– Вся любовь твоя, – дрожащим голосом промолвил он, – должна принадлежать супругу, выбранному для тебя родителями.

– Ах, мой отец, – продолжала девица, – зачем непохож он на того, кого я люблю? Зачем нет у него такого нежного, хоть и строгого взгляда, таких черт… прекрасных и благородных, его статной фигуры?

– Моя сеньорита, – остановил Санудо, – такие речи неуместны на исповеди.

– Но это не исповедь, – возразила молодая девушка, – а признанье.

С этими словами она встала, зардевшись, подошла к спутнице и удалилась вместе с ней из храма. Санудо проводил ее взглядом и целый день был задумчив. На другой день он засел в исповедальне, но никто не показывался, – так же как и на следующий день. Только на третьи сутки кающаяся вернулась со своей дуэньей, опустилась на колени перед исповедальней и сказала:

– Отец мой, кажется, ночью мне было видение. Отчаянье и стыд терзали мою душу. Злой дух внушил мне страшную мысль, я схватила свою подвязку и обвязала ее вокруг шеи. Уже почти бездыханная, я вдруг почувствовала, что кто-то взял меня за руку, сильный свет ударил мне в глаза, и я увидела, что у моей постели стоит моя покровительница, святая Тереза.

– Дочь моя, – сказала она, – исповедайся завтра отцу Санудо и попроси, чтоб он дал тебе прядь своих волос, а ты носи ее на сердце, и она вернет тебе любовь господа.

– Отойди от меня, – сказал Санудо, – преклони колени у подножия алтаря и со слезами моли небо, чтобы оно избавило тебя от дьявольского наваждения. Я тоже буду молиться, призывая на тебя милосердие божье.