Рукопись, найденная в Сарагосе - Страница 61

Девочка при крещении получила имя Эльвира. Она напоминала мне мою сестру, а так как, кроме меня, у нее не было никого на свете, я решила посвятить ей свою жизнь. Принялась хлопотать о закреплении за ней отцовского наследства. Мне сообщили, что надо обратиться в мексиканский суд. Я написала в Америку. Меня известили, что все наследство поделено между двадцатью дальними родственниками и что, как всем хорошо известно, Ровельяс не признал ребенка моей сестры. Всего моего дохода не хватило бы на оплату двадцати исковых заявлений. Я ограничилась тем, что получила в Сеговии удостоверение о рождении и звании Эльвиры, продала наш городской дом и переехала в Вильяку со своим почти трехлетним Лонсето и Эльвирой, которой было столько же месяцев. Самым большим моим огорчением был вид домика, в котором жил когда-то проклятый незнакомец, пылавший тайной страстью к моей сестре. Но в конце концов я привыкла, и дети стали единственным моим утешеньем.

Прошел почти год с моего переезда в Вильяку, как вдруг однажды я получила из Америки письмо такого содержанья:

...

«Сеньора!
Это письмо посылает тебе несчастный, почтительная любовь которого оказалась причиной несчастий твоей семьи. Мое уваженье к незабвенной Эльвире было, быть может, даже сильней любви, которую я почувствовал к ней с первого взгляда. Я ведь дерзал давать волю своему голосу и гитаре, только когда улица была уже пуста и не было свидетелей моей смелости.
Когда граф Ровельяс объявил себя невольником чар, сковавших и мою свободу, я почел нужным затаить в себе малейшие искры пламени, которое могло стать губительным для твоей сестры. Однако, узнав, что вы вознамерились провести некоторое время в Вильяке, я отважился приобрести там маленький домик и, спрятавшись за жалюзи, время от времени смотрел на ту, с которой не смел заговорить, а тем более открыть ей свои чувства. Со мной была сестра, которую мы выдавали за мою жену, чтоб устранить всякую возможность подозрений, что я переодетый поклонник.
Опасная болезнь матери потребовала нашего присутствия, а когда я вернулся, Эльвира уже стала графиней Ровельяс. Я оплакал потерю счастья, о котором, однако, никогда не осмеливался мечтать, и уехал, чтобы скрыть свое горе в дебрях другого полушария. Там дошла до меня весть о низостях, которых я был невольной причиной, и о преступлении, в котором обвинили мою любовь, полную почтительности и благоговенья.
Торжественно заявляю, что граф Ровельяс гнусно лгал, утверждая, будто мое преклонение перед несравненной Эльвирой могло быть причиной появления на свет ее ребенка.
Торжественно заявляю, что это ложь, и клянусь верой и спасением души своей никогда ни на ком другом не жениться, кроме как на дочери божественной Эльвиры. Это будет хорошим доказательством, что она – не моя дочь. В подтверждение этого призываю в свидетели Пречистую Деву и драгоценную кровь Ее Сына, который да не оставит меня в мой последний час.

Кончив читать это письмо, я вскочила с места, проклиная дона Санчо и его почтительную любовь.

– Ах, негодяй, – сказала я, – чудище, дьявол, Люцифер! Лучше б бык, которого ты убил у нас на глазах, выворотил тебе все внутренности! Твое проклятое преклонение привело к смерти моего мужа и сестры. Ты лишил этого бедного ребенка состояния, обрек меня на слезы и бедность, а теперь приходишь и требуешь себе в жены десятимесячного младенца… Разрази тебя небо… поглоти преисподняя.

Изливши все, что у меня было на сердце, я поехала в Сеговию и велела заверить письмо дона Санчо. Здесь я обнаружила, что денежные дела наши из рук вон плохи. Уплату за проданный дом удержали в счет ежегодной пенсии, выплачиваемой нами мальтийским кавалерам, а пособие, которое получал муж, мне выдавать прекратили. Я окончательно рассчиталась с пятью кавалерами и шестью монахинями, так что в моем владении остался только дом в Вильяке с угодьями. Тем дороже стал для меня этот приют, и я вернулась туда с большим удовольствием, чем когда-либо.

Детей я застала здоровыми и веселыми. Я оставила при себе женщину, ходившую за ними, а сверх того один слуга да один батрак составили весь мой штат. Так я жила не богато и не бедно. Мое происхождение и прежняя должность мужа придавали мне вес в городке, и каждый старался услужить мне, чем только мог. Так прошло шесть лет – если б только я никогда в жизни не ведала более несчастных!

Как-то раз ко мне пришел алькальд нашего городка. Ему было хорошо известно о том своеобразном предложении, которое сделал нам дон Санчо. Держа в руке номер мадридской газеты, он сказал:

– Позволь мне, сеньора, поздравить тебя с прекрасной партией, ожидающей твою племянницу. Прочти вот это сообщение:

«Дон Санчо де Пенья Сомбра, оказавший королю важные услуги, во-первых, приобретеньем двух богатых залежами серебра провинций на севере Новой Мексики, а во-вторых, умелыми действиями по усмирению восстания в Куско, возведен в сан испанского гранда с титулом графа де Пенья Велес. Одновременно его королевское величество изволили назначить его генерал-губернатором Филиппинских островов».

– Благодарение небу, – ответила я алькальду. – У Эльвиры будет если не муж, то хоть опекун. Только б ему благополучно возвратиться с островов, стать вице-королем Мексики и помочь нам вернуть наше имущество.

Через четыре года желания мои исполнились. Граф де Пенья Велес получил должность вице-короля, и тогда я написала ему письмо, ходатайствуя за племянницу. Он ответил, что я к нему жестоко несправедлива, если думаю, будто он может забыть о дочери божественной Эльвиры, и что он не только не повинен в подобной забывчивости, но, наоборот, уже предпринял необходимые шаги в мексиканском трибунале; процесс продлится долго, но он не может повлиять в сторону ускорения, так как хочет жениться на моей племяннице, и ему нельзя в своих собственных интересах нарушать заведенные в суде порядки. Я увидела, что дон Санчо не отказался от своего намеренья.