Рукопись, найденная в Сарагосе - Страница 127

127

Вечером я не пошел прямо в Буэн-Ретиро, а спрятался в той самой лавчонке, которая уже однажды служила мне убежищем. Вскоре я увидел карету прекрасной Инессы и Бускероса, бежавшего за ней изо всех сил и показывавшего письмо, которое он держал в руке. Негодяй так кричал и махал руками, что карета остановилась, и он мог вручить письмо адресатке в собственные руки. И карета покатила к Буэн-Ретиро, а Бускерос пошел в противоположную сторону.

Я даже представить себе не мог, чем кончится это происшествие, и не спеша пошел в парк. Там уже была прекрасная Инесса; она сидела со своей подругой на скамье возле густого шпалерника. Она сделала мне знак подойти, велела сесть и сказала:

– Я хочу, сеньор, сказать тебе несколько слов. Прежде всего скажи, пожалуйста, зачем ты написал весь этот вздор, и потом – зачем прислал его мне с человеком, нахальство которого, как ты прекрасно знаешь, уже раз меня рассердило?

– Не могу отрицать, – сказал я, – что я это письмо написал, но я не имел ни малейшего намерения вручать его вам. Написал я его просто так, для собственного удовольствия, и спрятал в стол, откуда его выкрал этот негодяй Бускерос, который с самого моего приезда в Мадрид неотступно следует за мной, как злой дух.

Инесса засмеялась и прочла мое письмо с довольным выраженьем лица.

– Тебя зовут Лопес Суарес? Не родственник ли ты, сеньор, того богача Суареса, негоцианта из Кадиса?

Я ответил, что я его единственный сын. Инесса завела речь о чем-то другом и потом пошла к карете. Садясь в нее, она сказала:

– Я не хочу держать у себя эти нелепости. Отдаю их тебе, но с условием, чтоб ты их не потерял. Может быть, они мне еще когда-нибудь понадобятся.

Отдавая письмо, Инесса легонько пожала мне руку.

До тех пор ни одна женщина не пожимала мне руки. Правда, мне были известны такие примеры по романам, но, читая, я не мог хорошенько представить себе того наслажденья, которое такое пожатие доставляет. Я нашел, что этот способ выражения чувств восхитителен, и вернулся домой, уверенный, что я – счастливейший из смертных.

На другой день Бускерос снова удостоил меня чести обедать с ним.

– Ну что? – спросил он. – Письмо дошло по назначению? По лицу твоему вижу, что оно произвело нужное впечатление.

Признаюсь, я почувствовал к нему нечто вроде благодарности.

Вечером я отправился в Буэн-Ретиро. Только вошел, как сразу увидел Инессу, шедшую шагах в пяти – десяти впереди меня. Она была одна, только слуга следовал за ней на почтительном расстоянии. Она обернулась, потом пошла дальше и уронила веер. Я поспешно поднял его. Она приняла мою находку с благодарной улыбкой и сказала:

– Я обещала тебе, сеньор, всякий раз, как ты будешь возвращать мне потерю, выдавать соответствующую награду. Сядем вот здесь и займемся этим важным делом.

Она подвела меня к той самой скамье, на которой сидела накануне, и продолжала:

– Вернув мне потерянный портрет, ты от меня узнал, что это портрет моего брата. Что же ты хочешь узнать теперь?

– Ах, сеньорита, – ответил я, – я хотел бы узнать, кто ты и как тебя зовут.

– Послушай, сеньор, – сказала она, – ты, может быть, думаешь, что твои богатства ослепили меня, но изменишь свое мнение, узнав, кто я, – мой отец так же богат, как и твой: я дочь банкира Моро.

– Силы небесные! – воскликнул я. – Не верю своим ушам! Ах, сеньора, я несчастнейший из людей: мне нельзя и думать о тебе под страхом проклятия отца, деда и прадеда, Иньиго Суареса, который, избороздив немало морей, основал торговый дом в Кадисе. Теперь мне остается только умереть!

В это мгновенье из густого шпалерника возле скамьи вылезла голова дона Бускероса. Просунувшись между мной и Инессой, он заговорил:

– Не верь ему, сеньора. Он всегда так делает, когда хочет от кого-нибудь отделаться. Недавно, не дорожа моим знакомством, утверждал, будто отец запретил ему связываться с дворянами, теперь боится обидеть своего прадеда Иньиго Суареса, который, избороздив много морей, основал торговый дом в Кадисе. Не падай духом, сеньорита. Эти маленькие крезы всегда с трудом попадаются на крючок, но рано или поздно до них доходит очередь.

Инесса встала в величайшем негодовании и пошла садиться в карету.

Тут цыгана прервали, и в тот день мы его больше не видели.

ДЕНЬ ТРИДЦАТЬ ПЯТЫЙ

Мы сели на коней, пустились в горы и после часа езды встретили Вечного Жида. Заняв свое обычное место между мной и Веласкесом, он стал рассказывать о своих приключениях дальше.

ПРОДОЛЖЕНИЕ ИСТОРИИ ВЕЧНОГО ЖИДА

На следующую ночь почтенный Херемон принял нас с обычной своей добротой и возобновил свои объяснения.

– Обилие предметов, о которых я вчера вам говорил, не позволило мне коснуться общепризнанного у нас догмата, который, однако, пользуется более широким признанием среди греков – в связи с тем, что его так прославил Платон.

Я говорю о вере в Слово, или божественную мудрость, которую мы называем то Мандером, то Метом, а иногда – Тотом, то есть убежденьем.

Есть еще один догмат, о котором я должен упомянуть, введенный одним из трех Тотов – по прозванию Трисмегист или Трижды величайший; он представлял себе божество разделенным на три силы, а именно – самого Бога, которого он назвал Отцом, потом на Слово и на Духа.

Таковы наши догматы. Что же касается заповедей, то они столь же чисты, особенно для нас, жрецов. Добродетельные поступки, пост и молитвы наполняют дни нашей жизни.

Употребляемая нами растительная пища не воспламеняет кровь и позволяет легко смирять страсти. Жрецы Аписа воздерживаются от всякого общения с женщинами.

127